Карантин - Страница 71

В спину Павла уткнулись сразу два пистолета.

— Что у него там? — безучастно проговорил Бабич.

— Да ерунда,— Полный сержант, попахивая перегаром, тщательно ощупывал задержанного.— Херня какая-то типа зажигалки. Светится. И это... ха! — Сержант вытащил из-за пояса Павла дробовик, взвесил его на ладони, ковырнул обойму.— Еще одна игрушка. Во. Шарики. Володька похожую у него дома нашел. Здорово пулялась. Но та посолиднее была, посолиднее. Что с ней делать-то?

— Оставь ему,— пробормотал Бабич и заорал, когда сержант промедлил: — В руки дай! Да смотри, чтобы тебя рукоятью по кумполу не съездил.

— Может, его в браслеты? — подал голос второй сержант, что перегородил Павлу проход к двери,— Мало ли!

— Делай, что говорят,— процедил Бабич,— На хрен мне следы от браслетов на его лапах, если я кончать его собираюсь?

— Так это... — начал толстый сержант.

— Заткни пасть,— заорал Бабич и тут же снизил голос.— Ножа у него нет?

— Есть,— буркнул сержант,— Маленький.

— Ну хоть маленький,— проворчал Бабич,— Я ему яйца подрежу маленьким, а большим,— он любовно погладил клинок,— ручки-ножки. Влад, веревки взял? Будешь жгуты накладывать, чтобы быстро не сдох.

— Анатолич,— заныл Влад,— на хрен жгуты? Следов от браслетов боишься, а жгутов не боишься?

— Мол-чать! — раздельно прошептал Бабич и вдруг поднял мутный взгляд на Павла, расплылся в безумной улыбке: — Детишек за что зарубил? Ну ладно бабку, хрен с ним — жену, несмышленышей зачем?

— Это не я,— негромко произнес Павел.

? — Что говоришь? — повернулся ухом Бабич. ,. — Идиот я, говорю,— заметил Павел,— Сидеть надо было, как мышь, а я поперся... на встречу с наставником.

— Вот! — кивнул Бабич,— И до наставника твоего доберемся. Ишь ты, устроил тут склад. Маты. Мечи деревянные. Елки-палки, я все стены обстучал, пока эту железку нашел. С ножнами! С ремешком! Это ведь он тебя учил резать людей, шакал этот улыбчивый с корочками? Он?

— Я никого не резал,— постарался успокоиться Павел.

Однокомнатная квартира и в самом деле служила

складом. Все то, что Алексей вывез из додзё, было сложено в небольшой комнате. В углу у косяка двери, ведущей в крохотную кладовку, где висели содранные обои, зияла узкая ниша.

— Ага,— кивнул Бабич.— Там и нашел. Твой-то ножик где? Я ведь тебе и этот пришпандорю, только ты ведь можешь продлить себе жизнь. Пусть на часик, все одно — хлеб. Где большой ножик? Лезвие шириной почти в ладонь! Усики большие с зубцами, кожу рвут! Где твой большой ножик?!

Последние слова Бабич орал во всю глотку.

— Я не убивал никого,— твердо сказал Павел.

— После разбираться будем,— вдруг окончательно повеселел Бабич.— Я, знаешь ли, думаю, что ты по-любому гад. По-любому тебя надо кончать! Да хоть за рожу твою чернявую, за мастерскую твою, чтоб она сгорела! — вдруг пробило на безумный хохот Бабича.— Но главное — за детишек! И за ребят, конечно, за ребят. Подними, сука, игрушку.

— Что сделать? — не понял Павел.

— Игрушку подними! — заорал Бабич, встал, поднял меч, замер в трех шагах от Павла, словно памятник казачьей сотне.— Стреляй мне в голову! Стреляй, сука, не могу я просто так мясо твое, сука, сечь!

Павел поднял дробовик и выстрелил Бабичу в голову.

Шарик попал точно в лоб, Павел был в этом уверен, но шарика не увидел, поскольку голова Бабича исчезла в сгустке пламени, на пол со звоном упал клинок, который продолжала сжимать отрубленная кисть полковника, а вслед за ним к ногам Павла повалилось обезглавленное тело. Сухой пепел взметнулся к потолку.

— Лежать! — зарычал Павел на сержантов, которых сбил с ног мгновением позже,— Война — значит, война! Я вас сюда не звал, но убивать не буду, нечего трястись. Медленно вытащили оружие! Вот так! И толкнули его по полу. На кухню! Вот так! Там и возьмете, если не будете валять дурака. А теперь медленно... Медленно встали. Встали и пошли впереди меня!

Быки Краснова открыли огонь уже на площадке третьего этажа. Сначала подсекли толстого сержанта, тот упал сразу, а в доли секунды, пока второй милиционер ойкал и выл, принимая в тело пули, Павел отправил из-за его спины еще один шарик.

Через секунду он спускался бегом вниз, стараясь сдержать рвоту от запаха жженого мяса.

37

Людка пришла в десять утра. Загремела ключами, со стуком сбросила с ног туфли, зашелестела плащом. В квартире запахло дождем. Прошла на кухню. Щелкнула чайником. Хлопнула дверью ванной комнаты. Включила воду.

Павел лежал на ее постели поверх покрывала. Лежал, соединив пальцы, успокаивая поднимающуюся со дна муть, ждал. Он добрался до Людкиной квартиры в час ночи. Оставил машину на обочине, с мусорных баков дотянулся до трубы телефонной линии, поднялся на крышу универмага, с нее по пожарной лестнице на крышу высотки и, проклиная мокрый и скользкий рубероид, дважды перепрыгивал на соседние дома. Они почти соприкасались углами, но ощущение трех или четырех метров темной бездны между барьерами крыш Павлу не понравилось. Вытерев с лица то ли пот, то ли капли дождя, он выдохнул и признался, что паркур — не для него. Дальше было проще — лишить один из телевизионных кабелей натяжного тросика, сунуть руки в перчатки и спуститься с десятого этажа на Людкину лоджию. Она жила на восьмом и никогда не закрывала окон. Павел оставил обувь на лоджии, осторожно сдвинул антимоскитную сетку и проник внутрь.

С вечера Людки дома не оказалось. Задернув шторы, Павел в течение часа обыскивал ее квартиру, но ничего не нашел. Ни адресов, ни телефонов. Более того, за те год или полтора, как он перестал изредка с ней встречаться, в квартире ничего не изменилось. Было чисто, но скучно и как-то казенно, словно Людка всю жизнь провела в гостиницах и собственную квартиру оформила в привычном стиле. Или она приходила домой только переночевать? Мужиков домой не водила точно, а ведь с ее точеной фигурой могла бы их даже выбирать.